Собака бывает кусачей ⇐ Литературный клуб (публикации авторов)

[Patriot Хренов]

– Зяма! Зяма! Спишь, что ли? – разрывалась Куриха августовским утром во дворе поселковой хрущёбы.
В оконное стекло второго этажа опять ударил камушек.
– Светусь!.. – страдальческий голос матери из соседней комнаты. – Да уйми ж ты её, наконец! Тут и так… кипит наш разум возмущённый, будь он неладен!
Зямзина пробурчала в подушку: «Начинается утро в колхозе…» - и перевернулась на другой бок.
Дзинь.
– Зямка!
– Светка! Слышишь, нет?
– Да всё, всё! Встаю уже. Ни сна, ни отдыха измученной душе…
– Господи, и что у тебя может быть общего с этим быдлом? Никак не понимаю.
Барышня шестнадцатой весны натянула алый топик с блескучим сердечком над левой грудью, прошлёпала к подоконнику:
– Чего?
– Иди скорее – что скажу…
Светка неспешно достала козюльку из ноздри, придирчиво осмотрела, задумчиво скатала в шарик, решительным щелчком отправила в сторону Курихи:
– Ладно. Жди.
– Поешь! – крикнула мать. – А то опять умотаешь до полуночи…
– Ладно…
– Завтрак – главное…
На ходу натягивая шорты, нырнула в кухню.
– Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу… Танька, ужинать хочешь?
– Чего? – не расслышала Курихина.
– Ладно, проехали…
Хлебнула молока прямо из бутылки, цепанула яблоко и отправилась на рандеву.


На стене у двери в квартиру Зямзиных выцарапано «каза криваногая». Постаралась, наверняка, Ржавая, у которой у самой гачи – ни «о», ни «хе», а так… буквой «зю» старославянской. Другой раз Светка непременно усмехнулась бы злорадно да подтянула бы по бокам резинку стрингов намного выше пояса: уж у кого, у кого, а у неё-то что талия, что ножки – полный отпад. Но в этот раз Зяма даже не заметила гнусные закорючины.


Солнце резануло по глазам. Светка чихнула.
– Гадство! – Почти вслепую подвалила к единственной оставшейся в их дворе скамейке, плюхнулась рядом с Курихой. – Когда уж это мерзкое лето кончится!.. Будешь? Я всего два раза куснула…
– Не… Дома объелась.
Зяма швырнула яблоко в сторону детской песочницы. Достала сигареты. Зажигалка не пожелала работать и отправилась вслед за фруктом.
– Дерьмо китайское!.. Дай прикурить!.. А ты тоже хороша… Припёрлась ни свет, ни заря, разоралась…
– Ты что такая?.. Опять мать? Ничего на свете лучше нету?..
– До утра всей кодлой хороводились… Ладно. Чего звала-то?
Танька Курихина сразу оживилась, обернулась всем телом к Зяме, пару раз дёрнула себя за мочку уха, прошлась пальцем по переносице. Замахала руками, как Костя Райкин с перепоя.
– Тут это… Лялька Петрухина… Ну эта – из дома с «Магнитом»… Ну? Саньки Петрухина сестра. Саньки Петрухина! Хмыря. У неё ещё перхоть вечная. И джинсы с пальмами. Ну, Вовки Тощего кобыла ей ещё свою трындилу сдыхала… Ну, ты знаешь её!.. До шестого класса с брекетами ходила!..
– Короче! Склифосовский…
– Короче, Лялька Петрухина трепалась Ганиной, что Ржавая хвасталась – за мебельной фабрикой травы хоть завались! Прямо плантация…
– И – что?..
– Что! Монашку сварим.
– Мона-ашку… Кузмичём обойдёшься.
– Не! – замотала головой Курихина. – Я с него потом дрыщу неделю.
– Хоть брюхалово очистишь. А то жрёшь, что ни попадя…
– А хочешь, я тебе свои пипидастры отдам?
– Синие, что ли? Засунь их себе…
– Нет! Золотые!!.. Хочешь? У меня и бабочка к ним есть…
– Нужны они мне больно!.. Ладно. Зови наших…


Сразу за проходной мебельной фабрики железобетонная ограда заводских территорий уходила вправо. Пятеро девушек свернули за угол и остолбенели: на пять метров вдоль всего забора пролегла свежая пахота. И ни листочка травы.
– Твою суспензию! – прошептала Ганина.
– Стоило переться целых три часа да по такой жаре! – протянула Ирка Маркова, размашисто скомкала полиэтиленовые пакеты в комок и зашвырнула за забор.
– Сейчас я им покажу! Пожарники гадские!.. – Зямзина решительно вернулась на асфальт, ведущий к воротам и проходной, демонстративно присела и помочилась на тротуар.
Из окна дежурки высунулась женщина и прокричала:
– Да что ж ты делаешь-то?! Совсем стыд потеряли!..
Светка показала ей средний палец кулака.
– Зяма, ну ты даёшь! – охнула Курихина.
– А что они мне сделают? – Светка плюнула в собственную лужу и закурила. – Ладно, валим домой.


За железной дорогой у одиноко стоящего недалеко от тропинки дома обходчиков, двухэтажного и двухподъездного, они обнаружили старенький «Запорожец».
– Гляди, иномарка! Мерседес! Бентли. – рассмеялась Анка Черемисина.
– Позорище! – процедила Галка Ганина. – Небось, ханыга какой-нибудь рассекает.
– Какой «рассекает»?! Номеров же нет, – заметила Анка. – Катком асфальтовым пройтись по нему…
– А вот и пройдёмся! – Зяма наступила на передний бампер, прошла по капоту, взобралась на крышу. – Давай сюда покатаемся!..
– Знак инвалидский… – указала Черемисина.
– Ничего, – отрезала Светка, – ему ещё дадут: у нас страна богатая… милосердная…
Залезла на автомобиль и Ганина. Неожиданно крыша прогнулась, и девушки чуть не полетели вниз.
– Сейчас он у меня получит! – Зямзина спрыгнула на землю.
Тем временем Танька Курихина заглянула в небольшой огородик за зданием, позвала Маркову и, когда та подошла, поспешно зашептала:
– Там арбуз! Спелый.
– Ух ты! Лезь!
– В руках потащим? Ты пакеты выкинула, вот ты и лезь.
– Ну, смотри тут… – Ирка легко перепрыгнула через невысокий плетень.
Маркова уже передала добычу, когда глухо прозвучал первый удар.
Ирка и Танька оглянулись: Зямзина поднимала кирпич, чтобы снова бросить им в стекло «Запорожца».
– Совсем офигела! – ужаснулась Курихина. – Рвём!..
Сигнальные фонари и боковые стекла разбились довольно легко. Лобовое, заднее и фары, никак не поддавались.
– Гадство! Ноготь сломала!.. – продемонстрировав палец, Светка лягнула дверку машины и опять чуть не упала. – Ладно, валим отсюда… А где эти две?
– Сбежали, – ответила Ганина.
– Ничего, я им ещё припомню…


Курихина с Иркой поджидали остальных, присев посреди тропинки на арбуз спина к спине. Увидев подруг, вскочили.
– Зырьте, что мы дёрнули! – похвасталась Маркова.
– Ты чего, Зяма, совсем с катушек съехала? – зашипела Куриха. – С руля сорвалась?
– Эх, ножа нет… – пожалела Ганина.
– Сама ты сруля! – покривилась Зямзина. – Смылась – только тебя и видели…
– Пить хочется… – пожаловалась Черемисина
– Ментов нам ещё не хватало… – не унималась Танька.
– Да не нужна эта рухлядь никому! – вступилась Ганина. – Никто даже и не выглянул.
– Тебе легко говорить: ты не на учёте…
– Что это у тебя? – Светка подошла вплотную к Курихиной, поворошила той чёлку. – Ничего не понимаю… Присядь-ка!.. Ниже… ещё…
Глазами Зяма показала, чтобы ей подали арбуз, и обрушила его на голову Таньки. Плод распался на две части. Куриха рухнула на все пять точек. Девчонки взорвались хохотом. Быстро сунув в подставленные руки одну часть арбуза, другую Светка вновь ударила о макушку Таньки. Та взвыла:
– Мать! Да ты – что?! Совсем офонарела? С дуба рухнула?
Но Зяма раз за разом била и била всё мельчающими кусками арбуза по котелку Курихиной, пока та не вскочила окончательно на ноги и не отлетела метров на пять.
Вся в арбузном соке сверху и пыли снизу Танька ошалело уставилась на Зямзину, а та спокойно проговорила:
– Ну надо же было как-то разделить его. Вот тебе самый большой кусок. Как пострадавшей ради общего дела…


Уже в виду крайних домов на Куриху налетели осы. Как она ни отмахивалась, те наседали во всё увеличивающемся количестве. Наконец, Танька не выдержала и опрометью кинулась домой.


Зяма возвращалась из магазина, – мать посылала за продуктами, – когда в соседнем дворе её окликнул Хмырь.
– Что это у вас сегодня с Курихой случилось?
– А что?
– Рыжая базарила, она вся в дерьме каком-то вернулась. Говорит, вы ей о голову арбузы били, а она, как клуша, сидела и не вякала…
– Понятно…


Закинув пакеты домой, Светка отправилась к Таньке.
– Пойдём Рыжую бить! Ты мне подруга или нет? А она на тебя хайло раззявила…


Перехватили они её во дворе дома с парикмахерской. Та, наверняка, скакала бежала на работу к своей старшей сестре рассказать историю неудачного похода.
– Эй ты, кикимора сушеная, – окликнула её Зяма. – Подь сюда, разговор имеется.
– Есть мне, когда лясы с тобой разговаривать!.. А!.. Куриха? Что? Уже подмыться успела?..
Светка ринулась на обидчицу, но та увернулась и даже успела съездить Зямзиной по уху. Но второй раз Зяма изловчилась и вцепилась в рыжие космы, подмяла под себя.
Но бешенный лай взорвался где-то рядом: целая свора бродячих собак летела на них.
Пока дуэлянты поднимались с земли, Куриха влетела в ближайший подъезд и захлопнула дверь у них перед носом.
Зямзина с Рыжей прижались спинами к стене.
Пасти лязгали на расстоянии протянутой руки. Смрад душил горло. Казалось, ещё мгновение и кровавой развязки не избежать.
Светка ощутила, как все волосы на её теле встают дыбом.
– Бей их! – закричала она.
Рыжая завизжала и тоже ринулась на собак.
И псины разбежались. Неслись как ошпаренные, поджав хвосты. Исчезли так же быстро, как и появились.
Девушки вернулись к спасительной стене.
– Фу-ух! Гадство!..
– Ага!.. Я чуть не обделалась!.. – с восторгом призналась Рыжая.
– Не знаю, как ты, а я… сейчас пощупаю – может, и…
Они расхохотались.
– Слушай! – Рыжая расширила глаза. – А это правда, что ты сегодня перед проходной поссала?
– А… дурой была.
– Ну ты крута!.. Этой, – кивнула в сторону предательски захлопнутой двери, – морду набьём?
– Да ну её к черту! Пойдем «полторашку» возьмём, у меня деньги остались…
– Мир?
– Дружба, жвачка…

[Penguin]

Это продолжение "елочки"? Девочка выросла...

[chuPC]

Я бы в Патриотовской подписи сменил мягкий знак на твёрдый.
Читать интересно?
Я начал было, но вот эти придирчиво - задумчиво, хлебнула - цапанула отбили напрочь всё желание...

[Penguin]

Я начал было, но вот эти придирчиво - задумчиво, хлебнула - цапанула отбили напрочь всё желание...

О, так вы тоже редактор?
Читается легко. Увлекает.

[Patriot Хренов]

Я бы в Патриотовской подписи сменил мягкий знак на твёрдый.

Дык и я бы сменил!!!
Укажите - как?
А то меня всё в сентиментализме обвиняют...

Это продолжение "елочки"? Девочка выросла...

Характеры разные.

[Князь Мышкин]

...Светка неспешно достала козюльку из ноздри, придирчиво осмотрела, задумчиво скатала в шарик, решительным щелчком отправила в сторону Курихи...

Это не понравилось. Очень неприятный натурализм. Похоже на произведения альтернативной литературы американского современного писателя Чака Паланика.
А, в остальном... -- печаль от убожества героинь.