кто более матери-истории ценен?..

(...не про "свиней" да "калашный ряд"...)
********
Гораций =Памятник=
Перевод А. П. Семенова-Тян-Шанского
Создан памятник мной. Он вековечнее
Меди, и пирамид выше он царственных.
Не разрушит его дождь разъедающий,
Ни жестокий Борей, ни бесконечная
Цепь грядущих годов, в даль убегающих.
Нет, не весь я умру! Лучшая часть моя
Избежит похорон: буду я славиться
До тех пор, пока жрец с девой безмолвною
Всходит по ступеням в храм Капитолия.
Будет ведомо всем, что возвеличился
Сын страны, где шумит Ауфид стремительный,
Где безводный удел Давна - Апулия,
Эолийский напев в песнь италийскую
Перелив. Возгордись этою памятной
Ты заслугой моей и, благосклонная
Мельпомена, увей лавром чело мое!
*********************************************
Я знак бессмертия себе воздвигнул
Превыше пирамид и крепче меди,
Что бурный аквилон сотреть не может,
Ни множество веков, ни едка древность.
Не вовсе я умру, но смерть оставит
Велику часть мою, как жизнь скончаю.
Я буду возрастать повсюду славой,
Пока великий Рим владеет светом.
Где быстрыми шумит струями Авфид,
Где Давнус царствовал в простом народе,
Отечество мое молчать не будет,
Что мне беззнатной род препятством не был,
Чтоб внесть в Италию стихи эольски
И перьвому звенеть Алцейской лирой.
Взгордися праведной заслугой, муза,
И увенчай главу Дельфийским лавром.(М.В.Л.)
*************
Памятник
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.
Так! — весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастет моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить.
Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчетных,
Как из безвестности я тем известен стал,
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о боге
И истину царям с улыбкой говорить.
О муза! возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринужденною рукой неторопливой
Чело твое зарей бессмертия венчай. (Г.Р.Д.)
**********************************************
Памятник.
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не заростет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Нет, весь я не умру - душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит -
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгуз, и друг степей калмык.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждая,
Что в мой жестокой век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.
Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
И не оспоривай глупца. (А.С.П,)
*******************************************
Памятник.
Мой памятник стоит, из строф созвучных сложен.
Кричите, буйствуйте, - его вам не свалить!
Распад певучих слов в грядущем невозможен, -
Я есмь и вечно должен быть.
И станов всех бойцы, и люди разных вкусов,
В каморке бедняка, и во дворце царя,
Ликуя, назовут меня - Валерий Брюсов,
О друге с дружбой говоря.
В сады Украины, в шум и яркий сон столицы,
К преддверьям Индии, на берег Иртыша, -
Повсюду долетят горящие страницы,
В которых спит моя душа.
За многих думал я, за всех знал муки страсти,
Но станет ясно всем, что эта песнь - о них,
И, у далеких грез в неодолимой власти,
Прославят гордо каждый стих.
И в новых звуках зов проникнет за пределы
Печальной родины, и немец, и француз
Покорно повторят мой стих осиротелый,
Подарок благосклонных Муз.
Что слава наших дней? - случайная забава!
Что клевета друзей? - презрение хулам!
Венчай мое чело, иных столетий Слава,
Вводя меня в всемирный храм. (В.Я.Б.)

Сообщение **vadim_i_z** » 27 авг 2016, 14:46

Воздвиг я памятник вечнее меди прочной
И зданий царственных превыше пирамид;
Его ни едкий дождь, ни Аквилон полночный,
Ни ряд бесчисленных годов не истребит.

Нет, весь я не умру, и жизни лучшей долей
Избегну похорон, и славный мой венец
Все будет зеленеть, доколе в Капитолий
С безмолвной девою верховный ходит жрец.

И скажут, что рожден, где Ауфид говорливый
Стремительно бежит, где средь безводных стран
С престола Давн судил народ трудолюбивый,
Что из ничтожества был славой я избран

За то, что первый я на голос эолийский
Свел песнь Италии. О, Мельпомена, свей
Заслуге гордой в честь сама венец дельфийский
И лавром увенчай руно моих кудрей. (А. А. Ф.)

Я памятник себе воздвиг недолговечный –
Не из металла он, не из гранитных плит.
Мои творенья – миг схоронит скоротечный,
Забвенье запылит.
Ни сил пророческих не принесла мне доля,
Ни славы сладостной отведать не дала,
И время прочь сметет меня, как листья с поля,
Как крохи со стола.
Забудут обо мне, и только ненароком
Из хлама кто-нибудь, извлекши ветхий том,
Напомнит правнукам о малом, о далеком
Житье-бытье моем.
Мол, жил, творил, в хулах порой не знал отказу,
А впрочем, чудаков нам видеть не впервой...
... А что, когда он все ж прибавит: но ни разу
Не покривил душой!
М. Ф. Рыльский (1929).

современник Горация(Quintus Horatius Flaccus
“Ad Melpomenen”

Exegi monument(um) aere perennius
Regalique situ pyramid(um) altius
Quod non imber edax, non Aquil(o) impotens
Possit diruer(e) aut innumerabilis
Annorum series et fuga temporum.
Non omnis moriar, multaque pars mei
Vitabit Libitin(am): usqu(e) ego posreta
Creascam laude recens, dum Capitolium
Scandet cum tacita virgane pontifex.
Dicar, qua violens obstrepit Aufidus
Et qua pauper aquae Daunus agrestium
Regnavit populor(um), ex humili potens
Princeps Aeoleum carmen ad Italos
Deduxisse modos. Sume superbiam
Quasitam meritis et mihi Delphica
Lauro cinge volens, Melpomene, comam.)
, Публий Овидий Назон, а точнее его
«Метаморфозы» в переводе С. Шервинского, которые он завершил в 8 году от Рождества Христова (т. е. лет через двадцать-тридцать после Флакка(Горация)) такими словами:

Jamque opu sexegi, quod nec Jovis ira nec ignis
Nec poterit ferrum nec edax abolere vetustas.
Cum volet, illa dies, quae nil nisi corporis hujus
Jus habet, incerti spatium mihi finiat aevis
Parte tamen meliore mei super alta perennis
Astra ferar, nomenque erit indelebile nostrum.
Quaque patet domitis Romana potentia terries,
Ore legar populi, perque omnia saecula fama,
Si quid habent veri vatum praesagia, vivam.

Вот завершился мой труд, и его ни Юпитера злоба
Не уничтожит, ни меч, ни огонь, ни алчная старость.
Пусть же тот день прилетит, что над плотью одной возымеет
Власть, для меня завершить неверной течение жизни.
Лучшею частью своей, вековечен, к светилам высоким
Я вознесусь, и мое нерушимо останется имя.
Всюду меня на земле, где б власть ни раскинулась Рима,
Будут народы читать, и на вечные веки, во славе –
Ежели только певцов предчувствиям верить – пребуду.

Почти в тему —
Алигьери Данте

Сонет — мгновенью памятник: спасён
Душою от забвения и тлена
Умерший час. Высокая арена
Проклятий и молитв, пусть будет он
Обильем сложных мыслей напоён.
Им свет слоновой кости, тьму эбена
Венчайте, и столетий перемена
Не тронет жемчуг лучшей из корон.
Сонет — монета, и на ней портрет
Души. На обороте же прочтите:
Он плата ли за гимн, что Жизнью спет,
Приданое в Любви роскошной свите,
Налог ли Смерти, собранный Хароном
У пристани, под чёрным небосклоном.

Роксана, а Рыльский не понравился? ..

водица: Роксана, а Рыльский не понравился? ..

Очень даже понравился! Исправляюсь...

Сообщение **vadim_i_z** » 27 авг 2016, 18:35

Олександр Пушкін
Я пам’ятник собі воздвиг нерукотворний...
Перекладач: М. Рильський

Я пам’ятник собі воздвиг нерукотворний,
Тропа народна там навіки пролягла,
Олександрійський стовп, в гордливості незборний,
Йому не досягне чола.

Ні, весь я не умру, я в лірі жити буду,
Від праху утече нетлінний заповіт,—
І славу матиму, допоки серед люду
Лишиться хоч один піїт.

Про мене відголос пройде в Русі великій,
І нарече мене всяк сущий в ній язик,
І гордий внук слов’ян, і фінн, і нині дикий
Тунгус, і друг степів калмик.

І довго буду тим я дорогий народу,
Що добрість у серцях піснями викликав,
Що в мій жорстокий вік прославив я Свободу
І за упалих обставав.

Виконуй божеське, о музо, повеління,
Огуди не страшись, вінця не вимагай,
Спокійна завжди будь на кривди й на хваління
І в спір із дурнем не вступай.

Сообщение **vadim_i_z** » 27 авг 2016, 20:23

Ну и о моей стране не забудем:

Пераклад: Максім Танк
Exegi monumentum.

Я помнік збудаваў сабе нерукатворны,
Не зарасце людская да яго трапа,
Вышэй чалом сваім ён ўзняўся непакорным
Александрыйскага слупа.

Не, я ўвесь не памру - у ліры застанецца,
Прах перажыўшы мой, душы пявучы дар -
І слаўны буду я, пакуль на цэлым свеце
Жыць будзе хоць адзін пясняр.

Вядомы буду я на ўсёй Русі вялікай,
І імя маё кожны назаве язык,
І горды ўнук славян, і фін, і сёння дзікі
Тунгуз, і стэпаў друг калмык.

За гэта доўга буду любы я народу,
Што лірай лепшыя надзеі абуджаў,
Што ў мой суровы век праславіў я свабоду
І міласць да няшчасных зваў.

Загаду божаму, о муза, будзь слухмянай,
Не бойся крыўды, лаўраў не жадай,
Не пераймайся славай і хлуснёй паганай
І ў спрэчцы дурня не чапай.

Игорь Северянин
Эпилог
1
Я, гений Игорь Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!
От Баязета к Порт-Артуру
Черту упорную провел.
Я покорил литературу!
Взорлил, гремящий, на престол!
Я - год назад - сказал: "Я буду!"
Год отсверкал, и вот - я есть!
Среди друзей я зрил Иуду,
Но не его отверг, а - месть.
"Я одинок в своей задаче!"-
Прозренно я провозгласил.
Они пришли ко мне, кто зрячи,
И, дав восторг, не дали сил.
Нас стало четверо, но сила
Моя, единая, росла.
Она поддержки не просила
И не мужала от числа.
Она росла в своем единстве,
Самодержавна и горда,-
И, в чаровом самоубийстве,
Шатнулась в мой шатер орда...
От снегоскалого гипноза
Бежали двое в тлен болот;
У каждого в плече заноза,-
Зане болезнен беглых взлет.
Я их приветил: я умею
Приветить все,- божи, Привет!
Лети, голубка, смело к змию!
Змея, обвей орла в ответ!
2
Я выполнил свою задачу,
Литературу покорив.
Бросаю сильным наудачу
Завоевателя порыв.
Но, даровав толпе холопов
Значенье собственного "я",
От пыли отряхаю обувь,
И вновь в простор - стезя моя.
Схожу насмешливо с престола
И, ныне светлый пилигрим,
Иду в застенчивые долы,
Презрев ошеломленный Рим.
Я изнемог от льстивой свиты,
И по природе я взалкал.
Мечты с цветами перевиты,
Росой накаплен мой бокал.
Мой мозг прояснили дурманы,
Душа влечется в примитив.
Я вижу росные туманы!
Я слышу липовый мотив!
Не ученик и не учитель,
Великих друг, ничтожных брат,
Иду туда, где вдохновитель
Моих исканий - говор хат.
До долгой встречи! В беззаконце
Веротерпимость хороша.
В ненастный день взойдет, как солнце,
Моя вселенская душа!

Сообщение **vadim_i_z** » 29 авг 2016, 22:36

Владимир Высоцкий

Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в обычные рамки не лез.
Но с тех пор, как считаюсь покойным,-
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив: "Ахиллес".

Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту.
И железные ребра каркаса
Мертво схвачены слоем цемента -
Только судороги по хребту.

Я хвалится косою саженью:
"Нате, смерьте!"
Я не знал что подвергнусь суженью
После смерти.
Но в привычные рамки я всажен,-
На спор вбили,
А косую неровную сажень
Распрямили.

И с меня, когда взял я да умер,
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи.
И не знаю, кто их надоумил,
Только с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.

Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мертвых мертвей,
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.

Я при жизни не клал тем, кто хищный,
В пасти палец.
Подходить ко мне с меркой обычной -
Опасались.
Но по снятии мерки посмертной-
Тут же, в ванной,
Гробовщик подошел ко мне с меркой
Деревянной.

А потом, по прошествии года,
Как венец моего исправленья,
Крепко сбитый, литой монумент,
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье,
Под мое,- с намагниченных лент.

Тишина надо мной раскололась,
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет,
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.

Я немел, в покрывало упрятан,-
Все там будем!
Я орал в то же время кастратом
В уши людям!
Саван сдернули - как я обужен!-
Нате, смерьте!
Неужели такой я вам нужен
После смерти?
Я решил: как во времени оном,
Не пройтись ли по плитам, звеня? -
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.

Накренился я - гол, безобразен,-
Но и падая, вылез из кожи,
Дотянулся железной клюкой,
И когда уже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров все же
Прохрипел я: "Похоже - живой!"

Я памятник большой себе поставлю:
Из бронзы отолью– не менее, чем в рост,
Подвешу сбоку маленькую саблю,
А в руку – пистолет, на грудь – ряды из звёзд!

Пусть в достиженьях не был я замечен,
Пусть подвигов больших совсем не совершал,
Но быть запечатлённым я навечно
Обязан непременно, встав на пьедестал!

А ставлю вот что я себе в заслугу:
Я напрягал все мысли, тратил весь свой ум
На то, чтоб жил народ не очень туго…
Итога нет. Простите! Я же тугодум!

Хотя ответ, признаюсь, найден мною -
И тот, который люди очень долго ждут…
Но для начала памятник построю –
Лишь после для народа будет начат труд!

Хотя не знаю, может, не успею:
Не молод я совсем, во мне не та уж прыть...
Вот сделать монумент бы, а идею,
Ту, о которой думал, на доске отлить!

Описано в подробностях там будет
Всё то, что претворить хотел я наяву:
Не будет места обещанию о чуде,
Но в строках к светлому и доброму зову!

Пускай же посещают все народы
Тот парк, где будет красоваться монумент
Тому, кто посвящал им жизни годы…
Но не решился провести эксперимент!

Всё потому, что жалко мне безмерно
Уставший от забот и разных бед народ…
Да и себе не хочется мне нервы
Трепать. Но о народе мысль ещё живёт!

И если Вы, читатель, эти строки
Смогли осилить, то прошу я очень Вас,
Не шлите мне ненужные упрёки!
Но восклицайте, а затем поставьте - «класс»!

Андрей Львович Волгин

14.01.2016

ВО ВЕСЬ ГОЛОС
Первое вступление в поэму
(В.В.М.)
Уважаемые
товарищи потомки!
Роясь
в сегодняшнем
окаменевшем дерьме,
наших дней изучая потемки,
вы,
возможно,
спросите и обо мне.
И, возможно, скажет
ваш ученый,
кроя эрудицией
вопросов рой,
что жил-де такой
певец кипяченой
и ярый враг воды сырой.
Профессор,
снимите очки-велосипед!
Я сам расскажу
о времени
и о себе.
Я, ассенизатор
и водовоз,
революцией
мобилизованный и призванный,
ушел на фронт
из барских садоводств
поэзии —
бабы капризной.
Засадила садик мило,
дочка,
дачка,
водь
и гладь —
сама садик я садила,
сама буду поливать.
Кто стихами льет из лейки,
кто кропит,
набравши в рот —
кудреватые Митрейки,
мудреватые Кудрейки —
кто их к черту разберет!
Нет на прорву карантина —
мандолинят из-под стен:
«Тара-тина, тара-тина,
т-эн-н...»
Неважная честь,
чтоб из этаких роз
мои изваяния высились
по скверам,
где харкает туберкулез,
где б... с хулиганом
да сифилис.
И мне
агитпроп
в зубах навяз,
и мне бы
строчить
романсы на вас,—
доходней оно
и прелестней.
Но я
себя
смирял,
становясь
на горло
собственной песне.
Слушайте,
товарищи потомки,
агитатора,
горлана-главаря.
Заглуша
поэзии потоки,
я шагну
через лирические томики,
как живой
с живыми говоря.
Я к вам приду
в коммунистическое далеко
не так,
как песенно-есененный провитязь.
Мой стих дойдет
через хребты веков
и через головы
поэтов и правительств.
Мой стих дойдет,
но он дойдет не так,—
не как стрела
в амурно-лировой охоте,
не как доходит
к нумизмату стершийся пятак
и не как свет умерших звезд доходит.
Мой стих
трудом
громаду лет прорвет
и явится
весомо,
грубо,
зримо,
как в наши дни
вошел водопровод,
сработанный
еще рабами Рима.
В курганах книг,
похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая,
вы
с уважением
ощупывайте их,
как старое,
но грозное оружие.
Я
ухо
словом
не привык ласкать;
ушку девическому
в завиточках волоска
с полупохабщины
не разалеться тронуту.
Парадом развернув
моих страниц войска,
я прохожу
по строчечному фронту.
Стихи стоят
свинцово-тяжело,
готовые и к смерти
и к бессмертной славе.
Поэмы замерли,
к жерлу прижав жерло
нацеленных
зияющих заглавий.
Оружия
любимейшего
род,
готовая
рвануться в гике,
застыла
кавалерия острот,
поднявши рифм
отточенные пики.
И все
поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах
пролетали,
до самого
последнего листка
я отдаю тебе,
планеты пролетарий.
Рабочего
громады класса враг —
он враг и мой,
отъявленный и давний.
Велели нам
идти
под красный флаг
года труда
и дни недоеданий.
Мы открывали
Маркса
каждый том,
как в доме
собственном
мы открываем ставни,
но и без чтения
мы разбирались в том,
в каком идти,
в каком сражаться стане.
Мы
диалектику
учили не по Гегелю.
Бряцанием боев
она врывалась в стих,
когда
под пулями
от нас буржуи бегали,
как мы
когда-то
бегали от них.
Пускай
за гениями
безутешною вдовой
плетется слава
в похоронном марше —
умри, мой стих,
умри, как рядовой,
как безымянные
на штурмах мерли наши!
Мне наплевать
на бронзы многопудье,
мне наплевать
на мраморную слизь.
Сочтемся славою —
ведь мы свои же люди,—
пускай нам
общим памятником будет
построенный
в боях
социализм.
Потомки,
словарей проверьте поплавки:
из Леты
выплывут
остатки слов таких,
как «проституция»,
«туберкулез»,
«блокада».
Для вас,
которые
здоровы и ловки,
поэт
вылизывал
чахоткины плевки
шершавым языком плаката.
С хвостом годов
я становлюсь подобием
чудовищ
ископаемо-хвостатых.
Товарищ жизнь,
давай
быстрей протопаем,
протопаем
по пятилетке
дней остаток.
Мне
и рубля
не накопили строчки,
краснодеревщики
не слали мебель на дом.
И кроме
свежевымытой сорочки,
скажу по совести,
мне ничего но надо.
Явившись
в Це Ка Ка
идущих
светлых лет,
над бандой
поэтических
рвачей и выжиг
я подыму,
как большевистский партбилет,
все сто томов
моих
партийных книжек.
1929-1930(В.В.М.)

Нерукотворный памятник и я
Построил по всеобщему примеру,
Возвёл его подальше от жилья,
На полпути к песчаному карьеру.

Ушло на памятник: десяток кирпичей,
Кусок фаянса по последней моде,
Обломок трубопровода ничей,
Да спёр ведро на чьём-то огороде.

Народная тропа не заросла,
Походкою протоптанная шаткой,
Приходят из соседнего села
У памятника постоять украдкой.

Бакенщик," я перечел" "вслух, один, и бил в ладоши, и кричал, ай да" Бакенщик! "ай да сукин сын!"

Я иду долиной. На затылке кепи...
Я иду долиной. На затылке кепи,
В лайковой перчатке смуглая рука.
Далеко сияют розовые степи,
Широко синеет тихая река.
Я - беспечный парень. Ничего не надо.
Только б слушать песни - сердцем подпевать,
Только бы струилась легкая прохлада,
Только б не сгибалась молодая стать.
Выйду за дорогу, выйду под откосы,-
Сколько там нарядных мужиков и баб!
Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы.
"Эй, поэт, послушай, слаб ты иль не слаб?
На земле милее. Полно плавать в небо.
Как ты любишь долы, так бы труд любил.
Ты ли деревенским, ты ль крестьянским не был?
Размахнись косою, покажи свой пыл".
Ах, перо не грабли, ах, коса не ручка -
Но косой выводят строчки хоть куда.
Под весенним солнцем, под весенней тучкой
Их читают люди всякие года.
К черту я снимаю свой костюм английский.
Что же, дайте косу, я вам покажу -
Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,
Памятью деревни я ль не дорожу?
Нипочем мне ямы, нипочем мне кочки.
Хорошо косою в утренний туман
Выводить по долам травяные строчки,
Чтобы их читали лошадь и баран.
В этих строчках - песня, в этих строчках - слово.
Потому и рад я в думах ни о ком,
Что читать их может каждая корова,
Отдавая плату теплым молоком. (С.А.Е.)

(А.А.)
«П. Чайковскому»
К отъезду музыканта-друга
Мой стих минорный тон берет,
И нашей старой дружбы фуга,
Все развиваяся, растет...
Мы увертюру жизни бурной
Сыграли вместе до конца,
Грядущей славы марш бравурный
Нам рано волновал сердца;
В свои мы верили таланты,
Делились массой чувств, идей...
И был ты вроде доминанты
В аккордах юности моей.
Увы, та песня отзвучала,
Иным я звукам отдался,
Я детонировал немало
И с диссонансами сжился;
Давно без счастья и без дела
Дары небес я растерял,
Мне жизнь, как гамма, надоела,
И близок, близок мой финал...
Но ты - когда для жизни вечной
Меня зароют под землей,—
Ты в нотах памяти сердечной
Не ставь бекара предо мной.

Юноша на площади

Он стоит перед Кремлем.
А потом,
вздохнув глубоко,
шепчет он Отцу и Богу:
«Прикажи… И мы умрем!..»
Бдительный, полуголодный,
молодой, знакомый мне, —
он живет в стране свободной,
самой радостной стране!
Любит детство вспоминать.
Каждый день ему — награда.
Знает то, что надо знать.
Ровно столько, сколько надо.
С ходу он вступает в спор,
как-то сразу сатанея.
Даже собственным сомненьям
он готов давать отпор.
Жить он хочет не напрасно,
он поклялся жить в борьбе.
Все ему предельно ясно
в этом мире и в себе.
Проклял он врагов народа.
Верит, что вокруг друзья.
Счастлив!..

…А ведь это я —
пятьдесят второго года.
(Р.Р.)

Котяра: …А ведь это я —
пятьдесят второго года.

... Всё ... слова/52, слова/52, слова/52 ... (и поёт Клава)/100
... (с=19, л=13, о=16, в=3, а=1,) = 52
Мои поздравления, Котяра/100

(Е.Е.(Гангнус))
Я шатаюсь в толкучке столичной
над весёлой апрельской водой,
возмутительно нелогичный,
непростительно молодой.
Занимаю трамваи с бою,
увлечённо кому-то лгу,
и бегу я сам за собою,
и догнать себя не могу.
Удивляюсь баржам бокастым,
самолётам, стихам своим...
Наделили меня богатством,
Не сказали, что делать с ним.
1954

"Когда говорят, что Пушкин - величайший русский поэт, то мало кто спрашивает «а по какому критерию?»
Вот из этого и надо исходить." — заявил участник форума.

Синица: Задолбили в школе, что "Пушкин -- величайший поэт", и повторяем, повторяем, повторяем... А когда перечитывали его стихи в последний раз? Помним ли хоть одно его стихотворение наизусть?

— поддержал другой.
Почему же мы " и повторяем, повторяем, повторяем", "что "Пушкин — величайший поэт""?
Почему отсчёт современного литературного языка ведётся не от Ломоносова, Сумарокова, Державина, Баркова либо Карамзина, а от Александра Сергеевича?
"А когда перечитывали его стихи в последний раз?" —Картины Леона́рдо ди сер Пье́ро да Ви́нчи последний раз я пересматривал никогда(!!!), но он всё равно величайший мастер!

Отправлено спустя 36 минут 22 секунды:
Вспомнилось —
Какая ночь! Мороз трескучий,
На небе ни единой тучи;
Как шитый полог, синий свод
Пестреет частыми звездами.
В домах всё тёмно. У ворот
Затворы с тяжкими замками.
Везде покоится народ:
Утих и шум, и крик торговый,
Лишь только лает страж дворовый
Да цепью звонкою гремит.
*******************************
!

Котяра,
* * *
На па́житях немы́х люблю в моро́з треску́чий
При свете со́лнечном я солнца бле́ск колю́чий,
Леса под ша́пками иль в и́нее седо́м
Да речку зво́нкую под те́мно-синим льдо́м.
Как любят находи́ть заду́мчивые взо́ры
Завеянные рвы́, наве́янные го́ры,
Былинки со́нные среди́ нагих поле́й,
Где холм причу́дливый, как не́кий мавзоле́й,
Изваян по́лночью,- иль ту́чи вихрей да́льных
На белых берега́х и полынья́х зерка́льных.
(А.А.Ф. Шенши́н)

водица, Роксана,
************************************************
Январь в Крыму. На черноморский брег
Зима приходит как бы для забавы:
Не в состояньи удержаться снег
На лезвиях и остриях атавы.
Пустуют ресторации. Дымят
Ихтиозавры грязные на рейде,
И прелых лавров слышен аромат.
"Налить вам этой мерзости?" "Налейте".
************************************************

(И.А.Б.)

* * *
Мне говорят, что нужно уезжать.
Да-да. Благодарю. Я собираюсь.
Да-да. Я понимаю. Провожать
не следует. Да, я не потеряюсь.

Ах, что вы говорите — дальний путь.
Какой-нибудь ближайший полустанок.
Ах, нет, не беспокойтесь. Как-нибудь.
Я вовсе налегке. Без чемоданов.

Да-да. Пора идти. Благодарю.
Да-да. Пора. И каждый понимает.
Безрадостную зимнюю зарю
над родиной деревья поднимают.

Все кончено. Не стану возражать.
Ладони бы пожать — и до свиданья.
Я выздоровел. Нужно уезжать.
Да-да. Благодарю за расставанье.

Вези меня по родине, такси.
Как будто бы я адрес забываю.
В умолкшие поля меня неси.
Я, знаешь ли, с отчизны выбываю.

Как будто бы я адрес позабыл:
к окошку запотевшему приникну
и над рекой, которую любил,
я расплачусь и лодочника крикну.

(Все кончено. Теперь я не спешу.
Езжай назад спокойно, ради Бога.
Я в небо погляжу и подышу
холодным ветром берега другого.)

Ну, вот и долгожданный переезд.
Кати назад, не чувствуя печали.
Когда войдешь на родине в подъезд,
я к берегу пологому причалю.

Бродский предвидел!

кто более матери-истории ценен?.. ⇐ Интересное в литературе