Интересное в литературе ⇒ Цитируя писателей

[Марго]

Ленин был изображён в знакомой позе — туриста, голосующего на шоссе. Правая его рука указывала дорогу в будущее. Левую он держал в кармане распахнутого пальто.

(Сергей Довлатов. Чемодан)

[Марго]

"Кто ближний мой?" — повторив этот евангельский вопрос, я сам себе и отвечаю: "самый дальний". Кто дальше — тот ближе. Хочется верить первым встречным, которым ничего от меня вообще не надо. Всё мне кажется, что простой и случайный человек может что-то очень важное открыть.

(Сергей Шаргунов. Книга без фотографий)

Да, да, только в детстве мне удавалось влюбляться! Выспренно, так, как преподносят влюблённость в сериалах. Одержимость другой личностью, которую принимаешь за слиток золота, боготворишь, а всякий её недостаток делает влюблённость острее. Жизнь озарена, и ты подслеповат.

(Там же)

[Завада]

Вся их жизнь имела такой вид, что рождались они для водки, работали и губили свое здоровье непосильной работой — ради водки и отправлялись на тот свет при ближайшем участии и помощи той же водки.

Бизнес по-русски: украли ящик водки, продали, а деньги пропили.
Большой словарь русских поговорок. — М: Олма Медиа Групп. В. М. Мокиенко, Т. Г. Никитина. 2007.
http://dic.academic.ru/dic.nsf/proverbs ... 0%B5%D1%81

[Марго]

Словом, я подняла брови и несколько мгновений держала их на некоторой изумленной высоте.

— С чего вы взяли, что он еврей? — дружелюбно спросила я наконец.

Любопытно, что мы с ней одинаково произносили это слово, это имя, это табу, — смягчая произнесение, приблизительно так — ивре... — словно это могло каким-то образом укрыть суть понятия, защитить, смягчить и даже слегка его ненавязчиво ассимилировать. (Так, бывает, звонят из больницы, сообщая матери, что ее попавший в автокатастрофу сын в тяжелом состоянии, в то время как сын, мертвее мертвого, уже минут десять как отправлен на каталке в морг.) — С чего вы взяли, что он ивре..? — спросила я, глядя в ее перламутровые глаза, пытаясь взглядом зацепить на дне этих раковин некоего вязкого студенистого моллюска.

(Дина Рубина. Камера наезжает)

[Марго]

В Пушкинских Горах туристы очень любознательные. Задают экскурсоводам странные вопросы:
— Кто, собственно, такой Борис Годунов?
— Из-за чего была дуэль у Пушкина с Лермонтовым?
— Где здесь проходила "Болдинская осень"?
— Бывал ли Пушкин в этих краях?
— Как отчество младшего сына А.С.Пушкина?
— Была ли А.П.Керн любовницей Есенина?!..
А в Ленинграде у знакомого экскурсовода спросили:
— Что теперь находится в Смольном — Зимний?..
И наконец, совсем уже дикий вопрос:
— Говорят, В.И.Ленин умел плавать задом. Правда ли это?

(Сергей Довлатов. Записные книжки)

[Марго]

Если идешь по трупам собственных иллюзий, значит, дорога выбрана верно.

(Леонид Юзефович. Журавли и карлики)

[kia]

Если идешь по трупам собственных иллюзий, значит, дорога выбрана верно.

(Леонид Юзефович. Журавли и карлики)

Оно, конечно, верно, но... больно...

[nicht]

Лицо Шемайи Гиллеля стало неподвижным и серьезным.
- Люди не идут никаким путем, ни путем жизни, ни путем смерти. Вихрь носит их, как солому. В Талмуде сказано: прежде, чем Бог сотворил мир, он поставил перед своими созданиями зеркало, чтобы они увидали в нем страдания бытия и следующие за ними блаженства. Одни взяли на себя страдания, другие - отказались, и вычеркнул их Бог из книги бытия. А вот ты идешь своим путем, свободно избранным тобой, пусть даже неведомо для тебя: ты несешь в себе собственное призвание. Не печалься: по мере того, как приходит знание, приходит и воспоминание. Знание и воспоминание - одно и то же.

(Густав Майринк. Голем)

Мне раньше очень сильно нравился Майринк, да и сейчас "Голема" люблю на досуге почитать. "Голем" - это сборная солянка из всякой популярной в начале XIX века в Европе эзотерики, но притом подача у него очень творческая. Так что я склонен полагать, что книжка эта - это что-то вроде прекрасного (творческого) цветка, который вырос в пустыне (эзотерики) - ну а меня подобные редкости всегда привлекали. Главное ведь не то, какими ты источниками пользуешься, а то, что тебе из этого всего слепить удаётся. Майринку удалось слепить нечто столь же странное, сколь и прекрасное. Других таких книжек у него, к сожалению, не было - я почти все перечитал

[Марго]

Ее настроение всегда менялось мгновенно. Вот и сейчас она без всякого перехода продемонстрировала безграничную любовь ко мне и довольство всем миром вообще: свернулась на узкой ступеньке, став похожей на пельмень или ухо, — свернувшаяся кошка равно похожа на два эти предмета — и кокетливо посмотрела на меня широко открывшимся одним глазом из-под руки. Ну, в смысле из-под передней лапы, если вам так понятней.

(Александр Кабаков. Стакан без стенок)

Прочитала это и подумала, а ведь действительно «свернувшаяся кошка похожа…».

[vadim_i_z]

став похожей на пельмень или ухо, — свернувшаяся кошка равно похожа на два эти предмета

Тавтология

[Марго]

Но мне бы и в голову не пришло сравнивать, к примеру, мои уши с пельменями.

[Марго]

Почему, ну почему мы живем так некрасиво? Почему перед бутиком лужа; с ресторанного крыльца давно обвалилась плитка; газон по заслугам может называться только пустырем; между «майбахами» и «бентли» среди бела дня едут грузовики, на которых ржавчины больше, чем даже грязи; вокруг кирпичных свежесложенных дворцов пыльные помойки и вместо живой изгороди жестяные загородки… И почему, наконец, наши самые красивые в мире женщины ходят в холодную погоду с голыми синими поясницами, будто эта подростковая мода - самая подходящая для бальзаковского возраста деловых дам, живущих в резко континентальном климате?!

И не в бедности, ох, не в бедности дело. В любой стране есть бедность, даже в Швейцарии какой-нибудь. И у нас она была всегда, с колхозными и инженерскими заработками, с пенсиями по инвалидности в 16 руб. 20 коп., с колбасой по блату и фанерными хибарами на шести сотках. Есть и теперь и, боюсь, всегда будет - как и везде. Но почему же наши богатые-то, которых раньше уж точно не было, плюют на окружающее, не оскорбляются его уродством и готовы из окна своего элитного, будь оно неладно, жилья наблюдать мерзость и дрянь? И почему само это жилье по пять тысяч квадратный метр такое убогое, скудное, без садов на крышах, которые есть на любой приличной парижской многоквартирке? В конце концов, почему под окнами нет ящиков с цветами, что принято даже в рабочих кварталах даже польских городов, почему на балконах мусор, оставшийся от евроремонта, а лоджии застеклены вразнобой, как теплицы на куркульском огороде?..

Не дает ответа. Моя родная страна не любит красоту. Она только делает дурака из своего классика, тупо настаивая, что «красота спасет мир». Да черт с ним, с миром, себя бы спасти от этого со всех сторон обступившего уродства! Не получается.

(Александр Кабаков. Стакан без стенок. Красиво жить не заставишь)

Вот так вот — привет Федору Михайловичу.

[Сергей Титов]

Витькин дубль перестал рассматривать гомеостат, сел на диван рядом с ванной и, уставясь тем же окаменелым взглядом на дохлую рыбу, пропел следующий куплет:

*****

Братья Стругацкие. «Понедельник начинается в субботу»

[Роксана]

У меня дурацкая память. Я помню преимущественно ночи. Дни, свет — это быстро забывается, а вот ночи я помню прекрасно. Поэтому жизнь кажется мне полной огней. Ночь всегда празднична. Ночью люди говорят то, что никогда не скажут днем. Вы заметили, что ночью голоса у людей, особенно у женщин, меняются? Утром, после ночных разговоров люди стыдятся смотреть друг другу в глаза. Люди вообще стыдятся хороших вещей, например, человечности, любви, своих слез, тоски, всего, что не носит серого цвета.

Константин Паустовский, «Блистающие облака»

[Волчица]

Люди стыдятся этого из-за других же людей. Это проявление слабости, которую часто используют против человека. К сожалению.

[Сергей Титов]

Прямо на трапике Аллу осенила идея — переобуться. «Сапоги резиновые в сумку суну, а на ноги чешские платформы. Конечно, к Николаю хоть в лаптях, хоть в золотых туфельках — он все равно не заметит». Это она только для себя лично, для женского достоинства, лично для себя. От ее манипуляций трапик расшатался, и сапоги бухнули в воду. Один сразу ко дну пошел, а второй еще долго торжественно сопротивлялся. Она уже была на палубе земснаряда, а сапог еще торчал из воды, как труба броненосца. Эй, живые тут есть? Никто не откликался.
В глубинах земснаряда кое-где горело электричество, а откуда-то, прямо как из преисподней, доносились глухие голоса. Между тем Николай Соловейкин, худой как волк, совсем неподалеку, в ржавой подсобке, точил зубило. Точил ни Богу, ни народу не нужное зубило лишь только для того, чтобы выявить у себя сильные стороны натуры.
Алла Филипук заглянула в иллюминатор:
— Здравствуй, Соловейкин!
— Здравствуйте, Аллочка!
Она смотрела на ужасное лицо. Такое лицо, конечно, разрушает целиком всю личность человека.
— А я тебе, Соловейкин, бритву привезла!
— А на хрена мне, Алла, твоя бритва с переменным током?
— Это механическая бритва «Спутник». Заведешь, как будильник, и бреешься.
Он фуганул тогда зубило на железный пол, ящички какие-то шмальные начал шмонать, вроде что-то искал, а сам только нервы успокаивал. Нервы сразу, гады, взбесились, как появилась в иллюминаторе сладкая Алкина внешность. Сладкая тяга прошла по пояснице.
— Заходите, мадам, сюда-сюда… приют убого чухонца…
В. Аксёнов

[Марго]

...знаешь, у нее есть такой прием: камера наезжает... Наезжает, наезжает, и — глаза героя крупным планом... медленно взбухает в слезнике горючая капля, выползает и криво бежит по монгольской скуле. Штука беспроигрышная, в смысле воздействия на рядового зрителя, если умело наехать... Это все равно что на сирот-дебилов просить: только последняя сука не подаст...

(Дина Рубина. Камера наезжает)

[Бакенщик]

У нас в русском настоящем понятии насчет женского сложения соблюдается свой тип, который, по-нашему, гораздо нынешнего легкомыслия соответственнее, а совсем не то, что кочка. Мы длинных цыбов, точно, не уважаем, а любим, чтобы женщина стояла не на долгих ножках, да на крепоньких, чтоб она не путалась, а как шарок всюду каталась и поспевала, а цыбастенькая побежит да спотыкнется. Змиевидная тонина у нас тоже не уважается, а требуется, чтобы женщина была из себя понедристее и с пазушкой, потому оно хотя это и не так фигурно, да зато материнство в ней обозначается, лобочки в нашей настоящей чисто русской женской породе хоть потельнее, помясистее, а зато в этом мягком лобочке веселости и привета больше. То же и насчет носика: у наших носики не горбылем, а все будто пипочкой, но этакая пипочка, она, как вам угодно, в семейном быту гораздо благоуветливее, чем сухой, гордый нос. А особливо бровь, бровь в лице вид открывает, и потому надо, чтобы бровочки у женщины не супились, а были пооткрытнее, дужкою, ибо к таковой женщине и заговорить человеку повадливее, и совсем она иное на всякого, к дому располагающее впечатление имеет. Но нынешний вкус, разумеется, от этого доброго типа отстал и одобряет в женском поле воздушную эфемерность, но только это совершенно напрасно. (Н. С. Лесков "Запечатлённый ангел")

[Сергей Титов]

(и Н. С. Лесков)
Но нынешний вкус, разумеется, от этого доброго типа отстал

(и Н. С. Лесков)
Мы длинных цыбов, точно, не уважаем, а любим, чтобы женщина стояла не на долгих ножках, да на крепоньких

Интересно, что подумал бы Лесков, увидев такую вот женщину:

[Завада]