Поэзия настроения ⇐ Интересное в литературе

[водица]

Вознесенский А. ..

Ндравица...

[Елена]

настроение, как Бродский... Сложное и очень понятное

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях.
Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь
от тебя, чем от них обоих.
Далеко, поздно ночью, в долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне,
как не сказано ниже, по крайней мере,
я взбиваю подушку мычащим "ты",
за горами, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя.

[Елена]

Душа черства. И с каждым днем черствей.
— Я гибну. Дай мне руку. Нет ответа.
Еще я вслушиваюсь в шум ветвей,
Еще люблю игру теней и света...

Да, я еще живу. Но что мне в том,
Когда я больше не имею власти
Соединить в создании одном
Прекрасного разрозненные части.

[Роксана]

настроение, как Бродский... Сложное и очень понятное

Рождественский романс

Евгению Рейну, с любовью

Плывёт в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу жёлтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.

Плывёт в тоске необъяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.

Плывёт в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывёт в тоске необъяснимой.

Плывёт во мгле замоскворецкой,
плывёт в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на жёлтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывёт красотка записная,
своей тоски не объясняя.

Плывёт в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льётся мёд огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несёт сочельник
над головою.

Твой Новый год по тёмно-синей
волне средь моря городского
плывёт в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнётся снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнётся вправо,
качнувшись влево.

[Бакенщик]

Эти довольно известные стихи, изданы большими тиражами. Не сразу проникаешься их неповторимым очарованием:

Товарищи и граждане, не тратьте ваши звуки,
Среди такой всемирной бедной скуки.
Стоит, как башня, наша власть науки,
А прочий вавилон из ящериц, засухи
Разрушен будет умною рукой.
Не мы создали божий мир несчастный,
Но мы его устроим до конца.
И будет жизнь могучей и прекрасной,
И хватит всем куриного яйца!
Не дремлет разум коммуниста
И рук ему никто не отведёт.
Напротив — он всю землю чисто
В научное давление возьмёт...
Громадно наше сердце боевое,
Не плачьте вы, в желудках бедняки,
Минует это нечто гробовое,
Мы будем есть пирожного куски.
У нас машина уже гремит,
Свет электричества в ней горит...

Степан Жаренов, 1926

[Gapon]

Браво! По экспрессии системы "полные штаны оптимизма" ничем не уступает шедёвру из мифич.сборника "Творчество сумасшедших", вышедшего в Одессе в те же времена:

В круге облака высоко
черноклювый воробей
трепеща и одиноко
реет гордой над землей.
Он летит во мгле ночной,
лунным светом освещенный
и ничем не удрученный.
Всё он видит пред собой!
Гордый,
хищный,
разъярённый...
И,
летая словно тень,
глаза светятся как день.

Натурально, старший брат аукцЫонного болотного лебедя!

[Котяра]

ИЗ ДНЕВНИКА

Убийственно тоскливы ночи финской осени. В саду - злой ведьмой шепчет дождь; он сыплется третьи сутки и, видимо, не перестанет завтра, не перестанет до зимы.

Порывисто, как огромная издыхающая собака, воет ветер. Мокрую тьму пронзают лучи прожекторов; голубые холодные полосы призрачного света пронзает серый бисер дождевых капель. Тоска. И - люди ненавистны. Написал нечто подобное стихотворению.

- Облаков изорванные клочья
Гонят в небо желтую луну;
Видно, снова этой жуткой ночью
Я ни на минуту не усну.
Ветвь сосны в окно мое стучится.
Я лежу в постели, сам не свой,
Бьется мое сердце словно птица,-
Маленькая птица пред совой.

Думы мои тяжко упрямы,
Думы мои холодны, как лед.
Черная лапа о раму
Глухо, точно в бубен, бьет.
Гибкие, мохнатые змеи -
Тени дрожат на полу,
Трепетно вытягивают шеи,
Прячутся проворно в углу.

Сквозь стекла синие окна
Смотрю я в мутную пустыню,
Как водяной с речного дна
Сквозь тяжесть вод, прозрачно синих.
Гудит какой-то скорбный звук,
Дрожит земля в холодной пытке,
И злой тоски моей паук
Ткет в сердце черных мыслей нитки.

Диск луны, уродливо изломан,
Тонет в бездонной черной яме.
В поле золотая солома
Вспыхивает желтыми огнями.
Комната наполнена мраком,
Вот он исчез пред луной.
Дьявол, вопросительным знаком,
Молча встает предо мной.

Что я тебе, Дьявол, отвечу?
Да, мой разум онемел.
Да, ты всю глупость человечью
Жарко разжечь сумел!

Вот - вооруженными скотами
Всюду ощетинилась земля
И цветет кровавыми цветами,
Злобу твою, Дьявол, веселя!

Бешеные вопли, стоны,
Ненависти дикий вой,
Делателей трупов миллионы -
Это ли не праздник твой?

Сокрушая труд тысячелетий,
Не щадя ни храма, ни дворца,
Хлещут землю огненные плети
Стали, железа, свинца.

Все, чем гордился разум,
Что нам для счастия дано,
Вихрем кровавым сразу
В прах и пыль обращено.

На путях к свободе, счастью -
Ненависти дымный яд.
Чавкает кровавой пастью
Смерть, как безумная свинья.

Как же мы потом жить будем?
Что нам этот ужас принесет?
Что теперь от ненависти к людям
Душу мою спасет?
(А.П.)

[Валентин Навескин]

Роксана,
Настроение/126 ... зеркальное/126 —
Божественно/126 — ... ВСЕВЫШНИМ/126 ...

[Елена]

И.Бродский

Я вас любил. Любовь ещё (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги,
Всё разлетелось к чёрту, на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее, виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Чёрт! всё не по-людски!
Я Вас любил так сильно, безнадежно,
как дай Вам бог другими - - - но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит - по Пармениду - дважды
сей жар в груди, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться - "бюст" зачеркиваю - уст!

[водица]

И вечный бой.
Покой нам только снится.
И пусть ничто
не потревожит сны.
Седая ночь,
и дремлющие птицы
качаются от синей тишины.

И вечный бой.
Атаки на рассвете.
И пули,
разучившиеся петь,
кричали нам,
что есть ещё Бессмертье...
... А мы хотели просто уцелеть.

Простите нас.
Мы до конца кипели,
и мир воспринимали,
как бруствер.
Сердца рвались,
метались и храпели,
как лошади,
попав под артобстрел.

...Скажите... там...
чтоб больше не будили.
Пускай ничто
не потревожит сны.
...Что из того,
что мы не победили,
что из того,
что не вернулись мы?..
(И.Бродский)

[Gapon]

Странно... Память сразу выдала строчку "мы падали на низенький бруствер" вместо всюду (здесь тоже) публикуемого нелепого "мир воспринимали, как бруствер". Да и финальное "пускай" - за пределами эстетики Бродского.

(Однако датировку произведения не нашёл, увы)

[водица]

"мы падали на низенький бруствер"

Это из песни на слова...

[Сергей Титов]

Баллада о стерве
Она была первой,
первой,
первой
кралей в архангельских кабаках.
Она была стервой,
стервой,
стервой
с лаком серебряным на коготках.
Что она думала,
дура,
дура,
кто был действительно ею любим?
...Туфли из Гавра,
бюстгальтер из Дувра
а комбинация с Филиппин.
Когда она павой,
павой,
павой
с рыжим норвежцем шла в ресторан,
муж её падал,
падал,
падал
на вертолете своём в океан.
Что же молчишь ты?
Танцуй,
улыбайся!..
Чудится ночью тебе, как плывет
мраморный айсберг,
айсберг,
айсберг,
ну а внутри его - тот вертолет.
Что ж ты не ищешь
разгула,
разгула,
что же обводишь ты взглядом слепым
туфли из Гавра,
бюстгальтер из Дувра
и комбинацию с Филиппин?
Вот ты от сраму,
от сраму,
от сраму
прячешься в комнатке мёртвой своей.
Вот вспоминаешь
про маму,
про маму,
вот вспоминаешь вообще про людей.
Бабою плачешь,
плачешь,
плачешь,
что-то кому-то бежишь покупать.
Тихая,
нянчишь,
нянчишь,
нянчишь
чьих-то детишек и плачешь опять.
Что же себя
укоряешь нещадно?
Может, действительно бог для людей
создал несчастья,
несчастья,
несчастья,
чтобы мы делались чище, добрей?!
...Она была первой,
первой,
первой
кралей в архангельских кабаках.
Она была стервой,
стервой,
стервой
с лаком серебряным на коготках.

Е. Евтушенко. 1965

[Бакенщик]

ДВУСТИШИЯ (Владимир Поляков, Спб)

беру свои слова обратно
придумал хуже в тыщу раз

жена двух слов связать не может
на шарфе «терек-чемпион»

ещё неделька пролетела
куда рванём на буходных?

жену застукав с посторонним
помойте с мылом молоток

давай побуду я ураном
а ты меня обогащай

а руки вымыть не хотите?
да нет – я в лифте их помыл

когда вас кинут – не тушуйтесь
расправьте крылья – и в полёт

тут кстати  есть над чем подумать
но к сожаленью нету чем

будь у меня с собою сабля
я б вам пощечину влепил

я не пойму как могут люди
любить иных а не меня

мент злился потому что в луже
труп мелом трудно обвести

люблю я очень запах мыла
кусок вынюхиваю в день

вообще - чем дальше вас послали
тем больше доверяют вам

при росте цен нас утешает
что хоть зарплата не растёт

ты на людей не обижайся
они же все потом умрут

откуда вылезли вначале
туда со временем пошлют

я весел счастлив и не важно
что психиатр  написал

борьба  с похмельем или ленью
народный вид единоборств

да что ж вы встали на пороге
идите на хер как и шли

прибил к сосне собачью будку
а вдруг поселятся орлы

«земля» воскликнул марко поло
и прямо к глобусу погрёб

ну коль ты адвокат хороший
давай бери всё на себя

когда мы ищем приключенья
то нас ведёт не голова

а если любишь ты кататься
катись отсюда поскорей

пришли сто баксов и получишь
бейсболку с логотипом «лох»

но сколько пчёлы ни трудились
не превращалися в людей

у пети скоро будет братик
он летом выйдет из тюрьмы

кремль – это самый неприступный
из всех преступных крепостей

как только что то запретят нам
мы тут же это и начнём

работы не боюсь лишиться
боюсь другую не найти

никиту на кол посадили
он отсидев  домой пришёл

чтоб довести до исступленья
«не надо нервничать» скажи

давайте тихо без скандала
я просто рожу вам набью

[Роксана]

... чтоб довести до исступленья
«не надо нервничать» скажи...

Надо же, как верно!

[Сергей Титов]

СКУПЩИК КРАДЕНОГО

I
Приценись ко мне в упор,
зубки — платина.
Ты опаснее, чем вор,
скупщик краденого!

Лоб крапленый полон мыслями,
белый как Наполеон,
челка с круглыми залысинами
липнет трефовым тузом...

Все фиксируется скаредно.
И пугливая душа
в одиночной скрытой камере
затаилась не дыша.

Символы предметов реют
в твоей комнате паучьей,

как вещевая лотерея:
вещи есть — но шиш получишь!
Урки и протоиереи —
совладельцы лотереи.
Символичной Лорелеи
воровская лотерея.
II

«№ 4704 . . .

Неразборчивая
цифра . . .

200 000 ...


236-49-45 ...

№ 14709 ...

Инв. № 147015

№ 22100 ...

№ 48.

№ 1968 ...
Кражи, шмотки и сапфиры
зашифрованы в цифири
мотоцикл марки «Ява»,
«Волга» (угнанная явно).

списанная машина шифера,
пешка Бобби Фишера,
ключ от сейфа с шифром,
где деньги лежат.

гора Арарат,
на остальные пятнадцать номеров подряд
выпадает по кофейной чашечке с вензелем
отель «Украина»,
печать райфина
или паникадило (по желанию),
четырехкомнатная «малина»
на площади Восстания,
или старый «Москвич» (по желанию).
непожилая,
но крашенная под серебро прядь
поможет Вам украсть
тридцать минут счастья + кофе в номер, а?
(или пятнадцать рублей денег).
Демпинг!
(тем же награждаются все последующие
четные номера).

Памятник. Кварц в позолоте.
С надписью «Наследник — тете»

Библиотечный штамп лиловый.
Золотые буквы сбоку
«Избранное поэта О-ва»
(где сто двадцать строчек Блока).
Пока еще неизвестно что.

Манто, кожаное, но
хлоркой сведено пятно.
Судья класса «А»,
мыло «Москва»

На оставшийся 21 билет
выпадает 10 лет».
И горит незачтено
хлоркой смытое пятно.
Кто кожаночку купил?
(Не скрыть крапинку.)

Где хозяюшка, упырь,
скупщик краденого?

Ставь лампадку в изголовье,
кушай рисовый отвар.
Только выпив чьей-то крови,
размножается комар.
III

Размечталась, как пропеллер,
воровская лотерея.
«Бриллианты миссис Тэйлор,
и ворованные ею
многодетные мужчины,
и ворованная ими
нефть печальных бедуинов,
и ворованные теми
самолеты в Йемене,
и ворованное время
ваше, читатель, к этой теме,
и ворованные Временем
наши жизни в море бренном,
где ворованы ныряльщиком
бриллианты нереальные,
что украли душу, тело
у бедняжки миссис Тэйлор»...
IV

И на голос твой с порога,
мел сметая с потолков,

заглянет любитель Блока
участковый Уголков,
потоскует синеоко
и уйдет, не расколов.

(Посерьезнее Голгоф
участковый Уголков.)

С этой ночи нет покоя.
Машет в бедной голове
синий махаон с каймою
милицейских галифе.

Чуть застежка залоснилась,
как у бабочки брюшко.
Что вы, синие, приснились?
Укатают далеко.
(Где посылки до кило.)

Дочь твоя ушла, вернулась
и к окошку отвернулась,
молода, худа и сжата,
плоскозада, как лопата,
со скользящим желобком —
закопает вечерком
с корешами вчетвером!

Рысь, наследница, невеста.
И дежурит у подъезда
вежливый, как прокурор,
эксплуатируемый вор.

Он заместо математики
(«Скушай, гадина!»)
вынет винт к еловой матери,
скупщик краденого.

«Хорошо б купить купейный
в детство северной губернии,
где безвестность и тоска!..
Да накрылись отпуска.

Жжет в узле кожанка краденая.
Очищают дачу в Кратове.
Блюминг вынести раз плюнуть!
Но кому пристроишь блюминг?..»

По Арбату вьюга дует...
С рацией, как рыболов,
эти мысли пеленгует
участковый Уголков.

А. Вознесенский. 1970

[Елена]

Nel mezzo del cammin di nostra vita*

Ходасевич

Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот - это я?
Разве мама любила такого,
Жёлто-серого, полуседого
И всезнающего, как змея?

Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачных балах, -
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх?

Разве тот, кто в полночные споры
Всю мальчишечью вкладывал прыть, -
Это я, тот же самый, который
На трагические разговоры
Научился молчать и шутить?

Впрочем - так и всегда на средине
Рокового земного пути:
От ничтожной причины - к причине,
А глядишь - заплутался в пустыне,
И своих же следов не найти.

Да, меня не пантера прыжками
На парижский чердак загнала.
И Виргилия нет за плечами, -
Только есть одиночество - в раме
Говорящего правду стекла.

*На середине пути нашей жизни (итал.).

[водица]

Пурпурный лист на дне бассейна

Пурпурный лист на дне бассейна
Сквозит в воде, и день погас…
Я полюбил благоговейно
Текучий мрак печальных глаз.

Твоя душа таит печали
Пурпурных снов и горьких лет.
Ты отошла в глухие дали,-
Мне не идти тебе вослед.

Не преступлю и не нарушу,
Не разомкну условный круг.
К земным огням слепую душу
Не изведу для новых мук.

Мне не дано понять, измерить
Твоей тоски, но не предам —
И буду ждать, и буду верить
Тобой не сказанным словам.
(Максимилиан Волошин)

[Елена]

Не стала размещать то, с чем пришла, потому что водица с Волошиным поменяли моё настроение, точнее, я поняла, что моё настроение сегодня волошинское.
Водица, спасибо! И Волошину передайте, пожалуйста

[Елена]

Как же замечательно жить! ..)) - вот моё настроение. Оно шекспировское
Шекспира дарю всем. И тому, кому обещала.

У сердца с глазом - тайный договор:
Они друг другу облегчают муки,
Когда тебя напрасно ищет взор
И сердце задыхается в разлуке.

Твоим изображеньем зоркий глаз
Дает и сердцу любоваться вволю.
А сердце глазу в свой урочный час
Мечты любовной уступает долю.

Так в помыслах моих иль во плоти
Ты предо мной в мгновение любое.
Не дальше мысли можешь ты уйти.

Я неразлучен с ней, она - с тобою.
Мой взор тебя рисует и во сне
И будит сердце, спящее во мне.

Отправлено спустя 4 минуты 58 секунд:
Ты не меняешься с теченьем лет.
Такой же ты была, когда впервые
Тебя я встретил. Три зимы седые
Трех пышных лет запорошили след.

Три нежные весны сменили цвет
На сочный плод и листья огневые,
И трижды лес был осенью раздет...
А над тобой не властвуют стихии.

На циферблате, указав нам час,
Покинув цифру, стрелка золотая
Чуть движется невидимо для глаз,

Так на тебе я лет не замечаю.
И если уж закат необходим, -
Он был перед рождением твоим!

.

[Сергей Титов]

Герой рабочего класса
Джон Леннон
Перевод: Александр Тененбаум
Родившись, ты уже унижен
Виновен, что тебе не рады
Ты спрятал внутрь остаток грыжи
Но боль твоя уж у ограды

Какой ты смешной, но однако, герой
Рабочего класса, ты фикция, ноль

Ты будешь избиваться часто
Как дома, так и в средней школе
С презреньем, с каплею участья
Будь сыт, скотина, болью в горле

Такой называют "колхозной дырой"
Все те, кто смеются над словом «герой»

Ты в двадцать лет уже в заплатках
И вот все ждут, чтоб ты стал «кем-то»
Но страх твой – грыжа без остатка -
Во тьме боится боли света

Какой ты трусливый, однако, герой
Рабочего класса. Ты – фикция, ноль.

Ты наркоман, ты сексоголик
Алкаш, обманщик, грубиян
Свободу любишь ты как кролик
Который анархично пьян

Какой ты безвольный, какой ты тупой
Рабочий крестьянин, ты меньше, чем ноль.

Ты можешь выбраться наружу
Не грыжей стать, а классом выше
Для этого учиться нужно
С улыбкой убивать бесстыже

Какой ты убийца? Какой ты герой?
Ты следуй за солнцем, а хочешь - за мной.

В постскриптуме скажу, что сам прочувствовал эту тему, независимо от Джона Леннона, на своей в заплатках рабоче-крестьянской шкуре.
Пунктуация и всё прочее — переводчика.

[Котяра]

***
Непростыми стали дети —
логикою давят…
Ледяными
стали деньги:
прямо в пальцах
тают!
(Р.Рождественский)

[Елена]

Сонет 23

Как тот актер, который, оробев,
Теряет нить давно знакомой роли,
Как тот безумец, что, впадая в гнев,
В избытке сил теряет силу воли, -

Так я молчу, не зная, что сказать,
Не оттого, что сердце охладело.
Нет, на мои уста кладет печать
Моя любовь, которой нет предела.

Так пусть же книга говорит с тобой.
Пускай она, безмолвный мой ходатай,
Идет к тебе с признаньем и мольбой
И справедливой требует расплаты.
Прочтешь ли ты слова любви немой?
Услышишь ли глазами голос мой?

[Елена]

Всего и надо, что вглядеться,- боже мой,
Всего и дела, что внимательно вглядеться,-
И не уйдешь, и некуда уже не деться
От этих глаз, от их внезапной глубины.

Всего и надо, что вчитаться,- боже мой,
Всего и дела, что помедлить над строкою -
Не пролистнуть нетерпеливою рукою,
А задержаться, прочитать и перечесть.

Мне жаль не узнанной до времени строки.
И все ж строка - она со временем прочтется,
И перечтется много раз и ей зачтется,
И все, что было с ней, останется при ней.

Но вот глаза - они уходят навсегда,
Как некий мир, который так и не открыли,
Как некий Рим, который так и не отрыли,
И не отрыть уже, и в этом вся беда.

Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас,
За то, что суетно так жили, так спешили,
Что и не знаете, чего себя лишили,
И не узнаете, и в этом вся печаль.

А впрочем, я вам не судья. Я жил как все.
Вначале слово безраздельно мной владело.
А дело было после, после было дело,
И в этом дело все, и в этом вся печаль.

Мне тем и горек мой сегодняшний удел -
Покуда мнил себя судьей, в пророки метил,
Каких сокровищ под ногами не заметил,
Каких созвездий в небесах не разглядел!

Левитанский

А что же будет дальше, что же дальше?
Уже за той чертой, за тем порогом?
А дальше будет фабула иная
и новым завершится эпилогом.
И, не чураясь фабулы вчерашней,
пока другая наново творится,
неповторимость этого мгновенья
в каком-то новом лике отразится.
И станет совершенно очевидным,
пока торится новая дорога,
что в эпилоге были зерна
и нового начала и пролога.
И снова будет дождь бродить по саду,
и будет пахнуть сад светло и важно.
А будет это с нами иль не с нами -
по существу, не так уж это важно.
И кто-то вскрикнет: - Нет, не уезжайте!
Я пропаду, пущусь за Вами следом!..
А будет это с нами иль с другими -
в конечном счете, суть уже не в этом.
И кто-то от обиды задохнется,
и кто-то от восторга онемеет...
А будет это с нами или с кем-то -
в конце концов, значенья не имеет.

[Сергей Титов]

Гекзаметры другу

Сокололетний Василий!
Сирин джинсовый,
художник в полете и в силе,
ржавой подковой
твой рот подковали усищи, Василий,
юность дублируй, Василий,
где начищали штиблеты нам властелины Ассирий.

Бросил ты пить. Ты не выпил шампанского ванну,
300 ящ. пива и море разочарований
(в детстве — как фрески — застиранные сатины),
мы — европейцы, Василий, с поправкой на Византию,

бак политуры не допит плюс стопка мальвазии,
мы — византийцы с поправкой на Азию,
мы — азиаты с поправкой на техреволюцию,
гаснут в витринах недопитые иллюзии.

Стали активами наши пассивы, Василий.

Имя, как птица, с ветки садится на ветку
и с человека на человека.
Великолепно звучит, не плаксиво,
велосипедное имя Василий.

Первая встреча: облчудище дуло —
нас не скосило.
Оба стояли пред оцепеневшей стихией.
Встреча вторая: над черной отцовской
могилой
я ощутил твою руку, Василий.
Вог упаси нам встретиться в третий, Василий...
Мы ли виновные в сроках, в коих дружили,
что городские — венозные — реки нас
отразили?
О венценосное имя — Василий.

Тело мое, пробегая по ЦДЛу,
так просвистит твоему мимолетному телу:
«Ваш палец, Вас. Палыч! Сидите красиво».
О соловьиное имя — Василий.

Андрей Вознесенский, 1975