Мобильная версия
Капитан Седовлас окинул кают-компанию твердым, немигающим взглядом.
Подумал: может и вправду он был излишне суров с командой.
Долгие годы межланетных метаний. Без семьи, без женской подержки, без ласки наложили свой безобразный отпечаток не только на него. Но и на всю его команду.
Вот мы и дошли уже до самых неприличных крайностей, с грустью заключил капитан. И все же теплилась в нем еще робкая надежда на добрый, сколько-нибудь благодушный исход.
Все обойдется.
Все непременно обойдется, должно благополучно обойтись, повторял он желанные ему слова в голове, точно некое тантрическое заклинание.
Наконец капитан Седовлас попросил несогласных с ним поднять руки.
В воздух чуть ли не разом взлетели сорок четыре правых руки. Какое-то недолгое время они попарили над головами присутствующих, точно встревоженные опасностью птички, после чего так же дружно вернулись каждая на свое место.
Сердце капитана Седовласа при этом замерло и опустилось в пятки.
Он не стал уже более спорить с очевидностью. Обреченно смирился с тем, что этим смешным голосованием закончился его безупречный карьерный путь. Смирился даже и с тем, что подобный событийный переворот он должен обязательно принять с честью и со всем доступным ему мужеством. Больше прочего в эти минуты ему не терпелось узнать, кто отважится, возьмет на себя смелость произвести над ним унизительную экзекуцию.
Боцман Железняк, довольно ухмыляясь в свои пшеничные усы, неторопливо срезал с капитана погоны. После чего помахал ими в воздухе под восторженные крики и улюлюканье команды. Кто-то похлопал на все это в ладоши, побарабанил кулаками по столу. Кто-то пугающе засвистел, сунув в рот пальцы. Были, впрочем, среди членов команды и немногочисленные те, кто проявил свои эмоции по поводу происшедшего скорбным молчанием.
Громовым голосом боцман объявил, что с этого знаменательного момента на корабле наступает режим полной анархии. Он не выбирал слова: они были грубы и нелицеприятны для бывшего капитана. Он пояснил, что режим полной анархии означает, что отныне каждый член команды, невзирая на звание, волен вытворять все, что только душе пожелается, нимало не задумываясь о последствиях.
- А можно ничего не вытворять?- поинтересовался рядовой Нищенко.
Все, даже бывший капитан Седовлас, посмотрели на рядового с осуждением. Однако дружно промолчали.
- Выходит, что можно,- сделал вывод Нищенко.- Тогда я пошел спать. У меня страшные недоспатки.
Недоспатками уже долгое время страдали все на корабле, начиная с рядового Нищенко до разжалованного в рядовые капитана Седовласа. Исключая, разумеется, не нуждающийся во сне отряд роботов из корабельной обслуги.
Засыпалось всем тяжело: полночи беспокойно ворочалось, потелось. В головах многотысячными рядами пересчитывались далекие звезды. Кое-кто, впрочем, считал вместо звезд вырезанных из дерева слоников, вязаных крючком барашков или ночных фей, но разве настоящий астронавт сознается когда-нибудь в подобной шалости?
Итак, вся команда с завистью наблюдала за рядовым Нищенко, который, открыто пренебрегая мнением окружающих, неспешно покидал кают-компанию, едва не засыпая на ходу. Никто, правда, не посмел за ним последовать, ведь природа анархии предполагает свободное оригинальничанье, никак не подражание.
- Когда уж куда-нибудь прилетим?- подал голос рядовой Недовольнов.
- Да-да!- поддержал его весь рядовой состав.
- Кого спрашиваете?- поинтересовался разжалованный капитан Седовлас.
- Да вас же,- ответил рядовой Недовольнов.- Вы ж у нас... впрочем, уже нет.
Анархия, конечно же, лучше любого порядка, но прежде нужно разобраться в ее природе.
- Первым делом нам следует выбрать батьку,- авторитетно заявил рядовой Всезнайко.
- Зачем нам батька?- пожал плечами рядовой Почемуков.- Если анархия - это мать?
- Так уж исторически сложилось,- ответил рядовой Всезнайко,- что анархию породила мать, а править ею должен батька.
Досужие рассужения затянулись до полудня, и продолжались бы и вовсе до вечера, когда бы вдруг не поступило экстренное сообщение, требующее немедленных и решительных действий: на корабле не на шутку взбунтовались роботы.
Вот уж какая невидаль, подумалось всем: всего лишь бунт роботов из корабельной обслуги.
Обычно достаточно сурового окрика или, в крайнем уж случае, получасового сеанса с робопсихологом, чтобы вернуть их к полному здравию.
Однако на этот раз все было намного серьезнее.
Розовый робот-пылесос, наидобрейшее создание из всех роботов, едва не придушил подушкой спящего рядового Нищенко, когда приступил к уборке его кровати. Произошло это случайно: откуда роботу было знать, что его хозяин заляжет спать в самое неподходящее для сна время.
От вечных недоспатков рядовому Нищенко снился очередной дурной сон.
Оттого-то он, будучи пробужден внезапно, неверно разобрался в ситуации и в панике расстрелял своего верного робота из карманного бластера. После чего его охватил ужас: ведь с этих пор ему предстояло жить в грязи.
Роботы взбунтовались. Привыкнув жить строго по заданиям: сходи туда, принеси то - теперь их существование потеряло всякий смысл.
Они погребли останки розового пылесоса Нищенко и возвели его в статус мученика.
- Как нам существовать дальше?- спросил Эр Пийсят Один.- Люди сошли с ума, им больше не нужен порядок.
Ситуация на корабле создалась сложная, поскольку некоторые люди поддержали порядок роботов.
Очень скоро насилие на корабле экскалировалось. Робот Эр сто двенадцать набил лицо рядовому Куличкову, заодно и его брату.
Легкие мордобои - известное дело в длительных полетах, но как землян, так и роботов интересовало совсем другое.
Куда летим и когда прилетим?
Ответ мог дать только бывший капитан Седовлас. Но он точно воды в рот набрал. Седовласа решили пытать, и этим занялся рядовой Пытаков.
Пытать он не умел: бил ладошкой по правой щеке, по левой. Так и не добившись правды, было решено пригласить боксера Куличкова. Тот по дурости выбил бывшему капитану челюсть, так что Седовлас даже при желании не смог бы ничего сказать.
Роботы за это побили Куличкова своими железными кулачками.
Полет стал полностью бесцельным и лишился смысла.
Команду спасало только чтение умных книг.
Очередное унылое утро на корабле разорвал нещадный крик.
- Что означает "нещадный"?- поинтересовался рядовой Мишка.
- Означает "беспощадный" и "безжалостный",- ответил ему лингвобот.
- Я вижу впереди неведомую планету,- кричал человек.
Судя по голосу, крик принадлежал рядовому Глазастому. Похоже даже было на то, что в своем беспощадном и безжалостном крике рядовой Глазастый сложил ладони трубочкой, чтобы его голос звучал позычней, по-иерихонски.
- По-иерихонски?- переспросил рядовой Мишка.
- Да, есть такое выражение,- ответил лингвобот.- Однажды в стародавние времена израильские воины по приказу своих первосвященников шесть суток подряд трубили у стен города Иерихон. До тех пор, пока те не рассыпались на их глазах.
Услышав трубный крик Глазастого, корабельный посыльный Топотунов тотчас же обулся и помчался разносить свежую новость по всем каютам.
Разбудил он среди прочих и старшего пилота Приземляйкина, который всего через четверть часа после пробуждения благополучно посадил корабль на неведомую планету, причем с такой легкостью, точно занимался подобными подвигами каждый второй день. Тогда как на самом деле он уже лет пять ничего не приземлял, разве что пару раз в день собственную за...
Но ведь это не в счет.
Далее произошло самое непредвиденное: взбунтовавшиеся роботы наотрез отказались исследовать новую планету. На все приказы и увещевания они отвечали коротким "нет". Людская анархия, точно сезонный вирус, поразила и их.
Экипаж корабля не на шутку растерялся, поскольку ни с чем похожим ему не приходилось ранее сталкиваться.
- Это действительно страшно,- подтвердил Мишка,- есть, от чего прийти в растеряснность.
Экипажу пришлось провести срочное голосование, и почти единодушно было принято отправить на разведку бывшего капитана Седовласа в сопровождении рядового Нищенко. Вернулись они лишь два дня спустя.
- Планета вполне пригодна для жилья,- успел сказать Нищенко, прежде чем колени его подкосились.
- Да он пьян!- возмутился рядовой Трезвенко.
- Какой ужас!- вскричал рядовой Петров-Водкин.
- А как насчет борделей?- скромно поинтересовался лейтенант Бордельев.- Есть они на этой планете?
Щеки у бывшего капитана зарделись, точно наливные яблочки. Он опустил голову. Говорить он не мог: если помните, боксер Куличков не так давно свернул ему челюсть.
Наутро рядовой Нищенко настоятельно потребовал себе завтрак в постель. Иначе, предупредил, не станет ничего рассказывать о планете.
Хотя корабельный медик Лекарев вправил Седовласу челюсть, говорить тому пока не рекомендовалось. Стало быть, Нищенко был единственным хранителем всех тайн новой планеты.
Поскольку Нищенко ни за понюшку прикончил своего розового робота, остальные роботы объявили ему бойкот.
Завтрак в каюту Нищенко принес сам повар Кашеварин.
- Слушай,- сказал он Нищенко,- ты бы прибрался хоть немного.
На что Нищенко посмотрел на него как на полоумного.
- Анархия у нас, мать твою,- сказал он.- Кстати, я теперь ваш батек. Меня теперь полагается слушаться.
Кашеварин чуть было не залепил ему оплеуху, но что-то в голосе Нищенко его остановило. Он нутром вдруг почуствовал, что тот говорит правду.
- Ну что, как он там?- зашептались в кают-компании.
- Взбредил наш Нищенко,- ответил повар и покрутил пальцем у виска.- А может и не взбредил. Он всегда был какой-то странный. Требует, чтобы звали его батькой.
- Пусть вот выкусит,- сказал Фигушкин и сложил из своих корявых пальцев огромную дулю.
Тем не менее, когда через полчаса рядовой Нищенко появился в кают-компании, никто из команды не выказал ему неуважения. Напротив, все почтительно молчали и вели себя выжидательно. Превратились в слух.
- Вот,- начал Нищенко,- когда вы прогнали меня с бывшим с корабля и отправили на разведку, точно мы какие-то роботы, мы нисколько не растерялись. Вскоре, часа через два, мы наткнулись на первые следы разумной жизни.
